Камерный театр в "Пиковой даме" исследует то самое пространство, которым великий город высокомерно пренебрегает. Это комната (почему-то мнится, что мансардная), где обитает Германн, с провальной чернотой по углам, и из черноты этой однажды появится и тут же в нее канет ужасный призрак мертвой графини с мнимой разгадкой тайны, которую Германн так исступленно и математически планомерно пытается раскрыть. Это холодный танцкласс, где бесконечно упражняется бедная сиротка Лизавета Ивановна, не желающая смириться со своей участью бессловесной, всегда униженной приживалки, и энергия ее молчаливого протеста бьется в замкнутом балетном счете, не находя выхода до того самого рокового момента, когда Германн увидит ее в окне. Это, наконец, спальня графини, где произойдут последовательно попытка обольщения, попытка убийства и попытка воскрешения - все три равно неудачные, потому что... потому что...

Но вернемся пока к пространственному и пластическому решению спектакля, которые продиктованы сценографией настолько же условной, насколько и выразительной, позволяющей зрителю увидеть и размашистое блуждание Германна по улицам, которые он "перелистывает", погруженный в размышления, и бег задыхающейся от волнения Лизаветы Ивановны сквозь анфиладу комнат в свою каморку, чтобы прочесть первое в ее жизни любовное послание, да и само это послание мы можем прочесть, как первое, так и последующие - так всё устроено. Это почти хореография, где каждый шаг выверен и продуман - потому что логика повествования и заданного пространства неумолима, и, сказав "раз", придется говорить и "два", и "три". В конце концов из отдельных па возникнет и танец, и это будет танец любви и смерти.

Германн ( Владислав Басов) одержим не жаждой обогащения - он, как сумасшедший ученый, желает, чтобы уравнение решилось, чтобы все сошлось в стройной формуле счастья, в рецепте, который он придумал, и не хватает только одного компонента, единственной обладательницей которого является полумертвая старуха, и поэтому она для него - и враг, и препятствие, и избранница, и божество. Жест отчаяния перед погибшим замыслом так похож у Германна на жест скорби, печаль и ярость от бессилия перед непреодолимостью смерти так искренни и захватывающе узнаваемы, - и мысль о природе замысла, который равен любви, которая тоже наш замысел, бесстрашно додумана и воплощена.

Бедной сиротке Лизавете Ивановне не достанется и малой толики этого чувственного огня, она обречена на прозябание на обочине чужих страстей, принимая фальшивые письма за внезапно пролившуюся с небес благодать, и только успевает понять, что благонравия в сражении за перемену участи явно недостаточно, и надо жертвовать репутацией и бог весть чем еще, - как оказывается, что игра уже закончена, и не она была предметом столь сокрушительного обожания. Лизавета Ивановна в исполнении Марии Поповой не лишена воображения и характера, кукольное ее личико способно исказиться в гримасе боли и гнева, и становится понятно, что эта статуэтка - живая и чувствующая, но ей не хватает чего-то, чтобы окончательно и полностью воплотиться. Может быть, не хватает идеи о том, кто она на самом деле, идеи, которую так трудно измыслить в глубине этой идеально причесанной головки. Кукловод Германн способен вдохнуть в нее жизнь, пусть только для того, чтобы сделать живым ключом от заветной двери, но сама она готова уже, кажется, стать кем угодно - Данаей или леди Макбет, все равно.

На мой взгляд, этой роли, при том, что она безусловно удалась, недостает именно этой верхней точки, кульминационного пика трагедии недовоплощенности, когда всё существо готово и стремится к этому - а не случилось, не сбылось, не родилось к новой жизни. Германн слеп, как слеп любой одержимый, уже составивший грандиозный план, и не способен увидеть возможного верного союзника в той, которая,по его замыслу, как жетон для игрового автомата, запустит игру, и зазвучит музыка, и замигают разноцветные огни, и он узнает тайну Сен-Жермена.

Но всё будет не так. Ни разноцветных огней, ни развеселой музыки. Германн просто не знает, на чью территорию он зашел. В сцене обольщения графини, отвратительной и гомерически смешной, когда Германн держит ее в объятиях, как обвисший в ужасе мешок с хрупкими костями, и одновременно произносит пылкий монолог, зрители бы непременно смеялись, если бы действие к этому моменту не достигло максимального напряжения, и акцент не сместился бы в сторону ожидания исхода, заранее предопределенного беззащитностью с одной стороны и неукротимостью - с другой. Именно в этот момент Германн произносит, вернее, горячечно проборматывает: "... если ваша тайна сопряжена с ужасным грехом, с пагубою вечного блаженства, с дьявольским договором... я готов взять грех ваш на свою душу..." Это вот так выглядит сделка с дьяволом? Как грязный случайный секс, дикое извращение, чудовищная прихоть? Нет. Так выглядит человек, который уже перешел черту. Никакой сделки нет. Все случилось гораздо раньше. Когда Германн вступил туда, "где силы зла властвуют безраздельно"? Где это мгновение, которое отделило его навеки от себя самого, который признавал существование непреложных нравственных законов? Неужели в душной старухиной спальне?

Раньше, раньше... Вот оно: "Надобно знать, что бабушка моя, лет шестьдесят тому назад, ездила в Париж и была там в большой моде..." И мы вместе с Германном видим ее. Дряхлая, властная, кокетливая старуха. Воплощенный соблазн. И Германн заключает сделку с самим собой. А мы думали, это как-то по-другому выглядит? Театр не позволил себе ни одной морализаторской интонации, ни одного намека в сторону порицания или назидания, он просто развернул и показал историю торжества соблазна, который и есть главное действующее лицо спектакля. Искушение, ковыляющее на тонких подагрических ножках, безобидное и беспомощное. Вглядывающееся пристально в лицо юной воспитанницы, как в свое прошлое (а та, ответно, с ужасом, в свое будущее). Задающее нелепые вопросы. Поправляющее сползший на нос чепец. Требующее французских романов и прогулок. Неподвластное смерти.

Елена Басова играет свою героиню, как персонаж вечности, старой и молодой, имеющей множество воплощений. Старческая личина обыграна ею с великолепным и устрашающим юмором, она же появляется в образе гризетки, приносящей письмо, и минутный этот образ обольстителен и развратен, даже в маске, когда виден только нежный контур щеки - а персонаж обрисован весь, с ног до головы. Она, Незнакомка, как огромная летучая мышь, почти парит над сценой, как некий знак, как символ завоеванной территории.

Бедный Германн. Он всего лишь один из многих. При всей своей напускной инфернальности он простодушный малый, поверивший, что можно честно обмануть судьбу. …Ночь. Петербург. Безупречно придуманные фасады. Слабый свет свечи в окне. Звякнула форточка. Отлетело облачко пара и истаяло.

«Пиковая дама» — одно из самых загадочных и притягательных произведений Пушкина, в котором реальность переплетена с фантастикой. Светский анекдот о старой графине и трех картах, изложенный автором предельно лаконично и с холодноватой иронией, не случайно помещен в атмосферу Санкт-Петербурга — города великолепного и величественного при дневном свете и сумрачного, ирреального, полного тайн ночью.

Спектакль камерного драматического театра — подчеркнуто темный. Сцена погружена во мрак, в котором лица и силуэты освещены лишь пламенем свечи или узким лучом театрального прожектора. Персонажи возникают из темноты — и исчезают в темноте. Образы жутковатого, но завораживающего сна. Марионетки в спектакле недоброго кукольника.

«Пиковую даму» поставил художественный руководитель КДТ Алексей Басов — и сделал это предельно бережно по отношению к пушкинскому тексту. Сценическая версия придумана и исполнена так, что не теряется ни одно авторское слово, ни одна авторская фраза или интонация. Но главное — постановка по темпу и динамике не уступает оригиналу. В «Пиковой даме» действие раскручивается мгновенно, как сжатая пружина. Спектакль КДТ — это напряжение, рождающееся в самом начале, постоянно нарастающее и приводящее к трагическому финалу. Свою «Пиковую даму» актеры камерного драматического театра играют без антракта, на едином дыхании.

Основная линия спектакля — это «история болезни» Германна. Параноидальная идея, завладевшая им после того, как Томский рассказал анекдот о старой графине, превращается в настоящее безумие. Германн кружится в вихре этого странного смертельного танца и вовлекает в него старую графиню и Лизу…

На сцене — движущиеся прозрачные панели из прозрачного оргстекла. Они превращаются то в окна, то в двери замка графини, то в страницы бумаги, на которых Германн и Лиза пишут друг другу любовные

записки… А иногда становятся зеркалами, в которых, пытаясь найти свое отражение, теряются герои.

В спектакле — очень качественные, яркие и необычные актерские работы. Владиславу Басову (Германн) удается от начала до конца выдержать психологическое напряжение роли, он порывист и болезненно страстен. Образ графини в интерпретации Елены Басовой — пугающий, гротескный, жуткий, настоящая злая старуха из страшных сказок.

И — Лиза, которую играет Мария Попова. Красивая кукла в балетной пачке становится живой, теплой, страстной женщиной благодаря любви к Германну. И «ломается», когда узнает, что она для него — лишь способ, чтобы подобраться к графине и выпытать тайну трех карт…

«Пиковая дама» КДТ — это множество аллюзий, талантливая сценография, предельная самоотдача артистов. И, что очень важно,— это спектакль атмосферный, а значит, будет иметь успех у зрителя.

10 июня в Тульском камерном драматическом театре отгремела премьера пьесы Алексея Басова «Пиковая дама» по одноименной повести Пушкина.

«Как говорил великий режиссер, премьера — это недоразумение», — со смущенной улыбкой сказал корреспондентам Myslo Алексей Басов после спектакля. — «Но, в принципе, я доволен».

И не беспочвенно: совместными усилиями режиссера и актерской труппы получилось добиться главного — оставить зрителям повод для разговоров. Выходя из театра, люди действительно спорили — о соответствии пьесы пушкинской повести, об игре актеров, о способе подачи, о значимости декораций.

К слову, из декораций на сцене — только длинные вертикальные стекла. Парадокс в том, что, прячась за ними, герои не скрывают, а напротив, обнажают свои чувства до предела. И прозрачная декорация, стоящая между зрителем и героем, становится увеличительным стеклом, за которым в коротком эмоциональном эпизоде угадывается вся жизнь.

Как бы банально ни звучало, но, чтобы это прочувствовать, нужно увидеть своими глазами. Игра актеров увлекает настолько, что не замечаешь, как с речи персонажей они переходят на рассказ от третьего лица. Получается, стоя перед зрителем, герой описывает свои действия со стороны и, таким образом, выступает в роли повествователя. Несмотря на это, диссонанса не возникает. Во многом из-за того, что повествование не беспристрастное: горячие речи героев доводят напряжение до такого накала, который заставляет кулаки и сердце непроизвольно сжиматься.

Невозможно остаться равнодушным: полумрак, мерцание свечей, сокровенные письма на стеклах и томные взгляды…

Удивляют и перевоплощения. Нежная, утонченная Елена Басова в роли старухи-графини Томской убедительна до того, что становится страшно и смешно одновременно. Не такой ли эмоциональный всплеск — признак успеха образа? Успех объясняет еще кое-что. Из-за общепризнанной гениальности повести возрастает ответственность актеров, осмелившихся перевоплотиться в ее героев. Чувствуя это, легче и быстрее понимаешь каждого из них. Поэтому невольно оправдываешь их порой безумные страсти и эгоистичные поступки.

Все это давит на зрителя, но очень аккуратно. Так, что хочется не убежать от поднимаемых в пьесе проблем, а углубиться в них.